– У тебя же вроде проблем с памятью не было?

– Не было, – отрезал сержант. – Но реально его фамилия из головы вылетела. Мистика…

– С перепугу, наверное…

– Да пошел ты, Серега. Вон смотри, еще какой-то дядя на «Лексусе», давай-ка его прихватим.

* * *

Сергею Фадеевичу Батурину стало плохо, когда он готовился пройти через последний пост охраны и присоединиться к десятку своих ровесников, уже прошедших проверку и спокойно расположившихся на складных стульях под навесом. Его уже дважды с извинениями обыскивала служба безопасности, теперь оставалось только пройти через турникет с улыбчивыми и рослыми ребятами в темно-синей форме Службы специальной безопасности и белых парадных рубахах.

Поглядев на бледное лицо старика, старший лейтенант Александр Камынин, из управления безопасности президента, тут же подошел к нему и спросил, заглянув в список приглашенных:

– Сергей Фадеевич, вам плохо?

– Да что-то нехорошо. В боку колет. – И тяжело опустился на любезно подставленный стул.

Старший лейтенант достал рацию, собираясь вызвать «Скорую» и отправить старика в больницу, но фронтовик вдруг крепко схватил его за запястье.

– Не вызывай «Скорую», сынок. Не надо, я – с сорок третьего на передовой, такого повидал, тебе и не снилось. Сейчас меня отпустит – и пойду.

Камынин на секунду замешкался.

– А вдруг вам совсем плохо станет? Упадете еще…

– Не упаду! – почти закричал старик. – Кто ты такой, сопляк, чтобы меня к памятнику в День Победы не пускать?! Здесь на Пискаревке мои отец с матерью лежат, две сестры младших, дядя родной! Я дойду!

И покрасневший от ярости и обиды фронтовик чуть приподнялся, опираясь на палку.

«Не дай бог, его еще и удар хватит», – подумал Камынин.

– Подождите секундочку, Сергей Фадеевич. Сейчас доктор вам таблетку даст, и пройдете.

Подошедший доктор быстренько ощупал старика, померил давление и протянул ему пару таблеток.

– Скорее всего, спазм. Такое бывает, – сказал доктор Камынину, успокаивая лейтенанта.

Старик посмотрел на часы, было видно, что он сильно взволнован. До начала мероприятия осталось меньше пяти минут, вон и сам Стрельченко появился в окружении городских чиновников и начальника личной охраны полковника Хмелевского.

Опираясь на палку, Батурин встал, распрямляя спину.

– Мне легче. Спасибо, доктор, я пойду.

Камынин протянул руку:

– Вашу карточку-пропуск, пожалуйста, Сергей Фадеевич.

Наконец Батурин прошел последнее препятствие на своем пути и оказался внутри зоны безопасности. К нему тут же подошли энергичная тетка в брючном костюме и пожилой полковник в парадной форме.

– Сергей Фадеевич! – едва не закричала женщина. – Мы уже волновались, что вы не придете…

– Пришел, все нормально, – отрезал старик, нахмурив кустистые брови.

Тем временем женщина ойкнула, схватившись за вставленный в ухо наушник.

– Сюда сам президент идет!

Действительно, глава государства приближался к группе фронтовиков своим знаменитым быстрым шагом. Женщину и полковника из Совета ветеранов мгновенно оттеснили молчаливые ребята в штатском, и Стрелец, улыбаясь, начал пожимать пожилым людям ладони, а блокаднице Колупаевой даже поцеловал руку.

– Поздравляю вас, уважаемые, – говорил глава государства. – Это ваш праздник, поздравляю… С победой вас, с победой.

Рука у главы государства была крепкая и сухая, в глаза Батурину бросились старые шрамы на костяшках пальцев.

Расстановка была такой: впереди венок с лентами несут кремлевские гвардейцы, за ними сам Стрельченко, следом фронтовики и чины городской администрации вперемешку. Каждому из фронтовиков быстро раздали по букету из четырех алых гвоздик, перевязанных черно-оранжевой георгиевской лентой.

Александр Камынин наблюдал за торжественной минутой возложения венка издалека, метров с четырехсот. Сейчас гвардейцы поставят венок, потом глава государства две минуты постоит со скорбным выражением лица, следом цветы возложат ветераны и уже потом – толпящиеся чиновники и генералы. Вот венок встал на свое место, и Стрельченко слегка наклонил голову.

Камынин перевел взгляд на стоящую чуть сзади главы государства неровную шеренгу фронтовиков, выискивая старика, которому было плохо. Вон он, стоит четвертым слева. Молодец, хорошо держится…

Старший лейтенант даже не понял, что произошло. В оглушительной тишине возле монумента раздался не хлопок, скорее треск, словно рвут кусок брезента. Потом сверкнула вспышка, шеренга фронтовиков покачнулась и рассыпалась, оставляя за собой кровавые следы.

Только через пару секунд до Камынина дошло, что это был взрыв. Причем взрыв в непосредственной близости от президента.

Стрельченко что-то сильно толкнуло в бок и едва не повалило на гранитные ступеньки. Дохнуло жаром и характерным резким запахом свежей крови. Потом он услышал взрыв, и что-то брызнуло на лицо. Еще через секунду его все-таки сшибли с ног собственные телохранители, едва не переломав кости.

Через полчаса глава государства наблюдал за стараниями лейб-медика, профессора Меркурьева, который накладывал ему на бедро повязку. Еще одна повязка уже покоилась на предплечье.

Рядом подобно тигру в клетке метался полковник Хмелевский.

– Ну что, Леонид Иванович? – наконец спросил Хмелевский.

– Да все в норме у нашего Евгения Викторовича. По крайней мере, предварительный осмотр, кроме двух легких осколочных ранений в бедро и предплечье, не выявил…

Стрельченко хмуро посмотрел на приближенных и вздохнул.

– Вам бы полный осмотр сделать, Евгений Викторович, – предложил Меркурьев. – Здесь, в Питере, военно-медицинская академия, прекрасные специалисты…

– Да полно вам панику разводить, – сказал Стрелец. – Все нормально, руки-ноги вроде целы.

Полковник Хмелевский остановил свой бег по кабинету.

– Поражающие элементы, похоже, углепластик. Без полного осмотра никак нельзя.

Президент покосился на начальника службы безопасности.

– Тоже мне, советник. Ты безопасность мою обеспечивать должен, а не Меркурьеву советовать. Давай подробности – сколько народу погибло, чего и как.

Хмелевский снова перестал вышагивать как заведенный и застыл.

– Евгений Викторович… Кхм. На эту минуту погибло четыре человека, еще двадцать два в больнице. У четырех, включая вице-губернатора Петербурга, госпожу Донскую, состояние критическое.

– Что это было? Быстрее, полковник, не тяните с ответом.

Хмелевский вздохнул.

– Вероятно, самоубийца-подрывник.

Стрелец покачал головой.

– Полковник, вы идиот? Вы хотите сказать, что фронтовик под девяносто лет оказался смертником и террористом? Тем более будь у него пояс шахида, его раскрыли бы сразу. Не говорите ерунды.

Глава государства хлопнул себя по здоровому бедру.

– Значит, так. Сейчас же вылетаем в Москву. Хмелевский, распорядись.

Меркурьев поднял ладони вверх.

– Вам нельзя, нужно полное обследование…

– Вот в Москве и обследуемся. У меня семья там, Иваныч, не забыл? Где пресс-служба?

Бледный и трясущийся пресс-секретарь Антон Лагутин предстал перед светлые очи Стрельца через пару минут.

– Цел, Антоша?

– Да, – проблеял Лагутин, мелко кивая головой.

– Раз цел, прекращай трястись и давай пресс-релиз от моего имени. Мол, глава государства жив-здоров, компетентные органы принимают меры по поиску и уничтожению террористов. Понял? Именно так и сообщи, мол, меры уже принимаются. Свяжись с пресс-службами МВД, СНБ и ССБ, согласуете коммюнике. Остальное – сам придумаешь. Все, работай.

Уже находясь в набирающем высоту самолете, Стрелец позвонил жене. Он всегда делал это сам, не доверяя никому. Президенты уходят и приходят, а семья остается.

– Ты как? – услышал он ее низкий, с хрипотцой, голос.

– Все уже нормально. Правда, появилась пара новых дырок, но Иваныч их уже залатал.

Было слышно, как жена судорожно, по-бабьи вздохнула:

– Домой скоро? Дети волнуются.